Stern 18

    А.П. Бородин 

и его опера 

«Князь Игорь»

 В истории Культуры ярко сияет имя Александра Порфирьевича Бородина.

Великий музыкант и великий химик, человек необыкновенных дарований и трудной судьбы.

«Первоклассный химик, которому многим обязана химия…» (Д.И. Менделеев)

«Равно могуч и талантлив как в симфонии, так и в опере, и в романсе…» (В.В. Стасов)[1].

От судьбы дано ему было многое: могучий разум ученого, гений композитора, литературное дарование.

Он был красив, добр, остроумен, полон жизни и энергии.

Он сделал много, а мог бы сделать еще больше.

Он совмещал в себе то, что обычно кажется несовместимым. «Солнце творческого разума освещает дорогу и науке и искусству, когда они ищут правду жизни». [2]

Люди, подобные Бородину, приходят вовремя.

19 век – особое время и для искусства и для науки.

В музыке – это период становления национальных музыкальных культур. 

На протяжении столетий профессиональная музыкальная культура была сосредоточена в Италии, Франции и Германии.  Здесь формировался музыкальный язык, музыкальные жанры – опера, симфония, оратория и др. 

Но в начале 19 века на своем музыкальном языке заговорили  молодые национальные культуры. Ф. Шопен /1810-1849/, Ф. Лист /1811-1887/, М. Глинка /1804-1857/ стали первыми творцами национального возрождения. Все новые и новые страны Восточной и Северной Европы обретали свою национальную культуру. Э. Григ /1843-1907/(Норвегия) и Я. Сибелиус /1865-1957/(Финляндия), Б. Сметана /1824-1884/ и А.Дворжак/1841-1904/(Чехия), Ф. Эркель /1810-1893/ и С. Монюшко /1819-1872/(Польша) –вот лишь некоторые из имен. 

Глинка, современник Пушкина, сделал в музыке то, что Пушкин сделал в литературе – создал русский музыкальный язык.  С этого момента русская музыка заняла в мировой культуре свое место. Вслед за Глинкой пришла плеяда великих композиторов, прославивших русское искусство во всем мире: А.С. Даргомыжский /1813-1869/, М.А. Балакирев /1837-1910/, А.Н. Серов /1820-1871/, и, наконец, М.П. Мусоргский /1839-1881/, Н.А. Римский Корсаков /1844-1908/, А.П. Бородин – гении, достояние не только России, но всего человечества. 

И для науки это время особое. Тогда закладывался фундамент здания современной науки. И от людей, пришедших тогда в науку,  зависело, каким будет этот фундамент.

И в это сложное, переломное для науки и искусства время композитор и химик Бородин был в эпицентре событий, своей деятельностью утверждая славу русской культуры и истинной науки.

А.П. Бородин родился 31 октября (12 ноября) 1833 года в Петербурге. В этом городе он провел всю свою жизнь. 

С раннего детства он отличался необыкновенными способностями – самоучкой научился играть на флейте, виолончели, фортепьяно, пробовал сочинять музыку. С раннего детства возникло и неудержимое  стремление к изучению природы. Безобидные гербарии соседствовали с далеко не безобидными опытами, в результате которых что-то взрывалось, дурно пахло или загоралось, что и вынудило родных отделить  маленькому Саше комнатку для опытов – его первую химическую лабораторию. 

Саша Бородин получал домашнее образование. И не только потому, что отличался с детства сильной впечатлительностью и слабым здоровьем. По условиям того времени он, побочный сын князя Луки Гедианова, прямого потомка хана Гедея, пришедшего на Русь еще во времена Ивана Грозного и при крещении нареченного Николаем (икона, подаренная хану при крещении, образ Николая  Чудотворца впоследствии хранился у Бородина), был записан сыном дворового человека Порфирия Бородина.

Как сын крепостного, он не  имел права учиться ни в гимназии, ни в университете. Но косвенным образом ему это помогло. Он поступает  в Медико-хирургическую академию, с которой будет связана вся его жизнь.

Именно там он встречается с Николаем Николаевичем Зининым, выдающимся химиком, открывателем метода получения анилина, одним из основателей органической химии. Зинин стал для Бородина учителем химии и Учителем жизни.

Это было время, когда в науку пришли И.М. Сеченов и С.П. Боткин, Д.И. Менделеев и А.М. Бутлеров. Удивительным образом они были не только друзьями Бородина, но и прекрасными музыкантами. 

Бородин окончил Академию и вскоре был послан на стажировку в Европу.

Это была возможность не только поработать в прекрасно оснащенных, не в пример российским, лабораториях.  Случилось так, что во время стажировки,  в 1860 году состоялся знаменитый Конгресс химиков в Карлсруэ, на котором одержало победу атомно-молекулярное учение, открывшее путь  стремительному развитию химии. И наряду с корифеями науки со всего мира на конгресс были приглашены молодые российские ученые – Менделеев, Савич, Бородин, которому было всего 27 лет.  Это был жест признания и их достижений и заслуг российской науки.

Из научной командировки молодой ученый вернулся одним из авторитетных исследователей своего времени, известный мировому научному сообществу. 

И еще одно определяющее событие произошло в этой командировке. В маленьком Гейдельберге Бородин встретился с Екатериной Протопоповой. Юная талантливая пианистка, которой все прочили блестящую будущность, приехала в Германию на лечение после своего первого концерта.

Именно она первая правильно оценила масштаб композиторского дарования Бородина. Возможно, если бы не она, он так и остался бы в музыке дилетантом, подобно своим друзьям. Екатерина Сергеевна сыграла особую роль в его жизни. Они поженились вскоре после возвращения в Россию. Ее здоровье продолжало ухудшаться. Бронхиальная астма и ряд сопутствующих  заболеваний сделали невозможной  карьеру концертирующей пианистки.

Но ее огромная музыкальная одаренность и удивительное чувство прекрасного сделали ее авторитетом среди музыкантов. Ее мнения спрашивали и с ее мнением считались не только Бородин, но и Римский-Корсаков, Мусоргский, Стасов.

«Будучи великолепной пианисткой и чудной музыкантшей, она очень часто и всегда верно отмечала недочеты в сочинениях А.П. и не было случая, чтобы он с ней не согласился» (М.М. Ипполитов-Иванов). [3]

Именно она всегда подталкивала, заставляла, напоминала о музыке.

По-разному оценивают роль Екатерины Сергеевны биографы Бородина. Не всегда и не все в их отношениях  было гладко и однозначно. Но поверх «мелочей жизни» было ее понимание величия Бородина-музыканта и его огромная, удивительная любовь к жене.

И под ее влиянием происходит сближение Бородина с людьми, которых вскоре назовут «Могучей кучкой» - М.А. Балакирев, Ц. Кюи, Н.А. Римский-Корсаков, М.П. Мусоргский и В.В. Стасов – идейный вдохновитель группы.

Интересно, что все они были дилетанты в музыке, не получившие серьезного образования. Гвардейский офицер Мусоргский, морской офицер, совершивший кругосветное путешествие Римский-Корсаков, чиновник Балакирев, военный инженер Кюи и химик Бородин. 

Об этом объединении музыкантов и его роли в мировой культуре написано много, а будет написано еще  больше. Ярчайшие творческие индивидуальности, объединенные духовным, идейным родством и незримыми нитями великого уважения и любви друг к другу. Особую роль в музыкальной судьбе Бородина сыграют двое из них – Римский-Корсаков и Стасов. 

Каждый из членов «Могучей кучки» в какой-то момент сделал выбор между своей профессией и музыкой. Особенно этот выбор был труден для Римского-Корсакова, страстно влюбленного в море.

И только Бородин не захотел этот выбор сделать. Ни его друзья-химики, ни его друзья-музыканты не сумели его понять. Так и остался он для химиков ученым, который бы сделал гораздо больше, если бы не отвлекался на музыку. («Бородин стал бы еще выше по химии, принес бы еще больше пользы науке, если бы музыка не отвлекала его слишком много от химии»  - Менделеев), а для  музыкантов – композитором, не создавшим всего, что мог из-за научной работы. («К несчастью, академическая служба, комитеты и лаборатория… страшно отвлекали Бородина от его великого дела» - Стасов). [4] 

Можно лишь догадываться, как трудно ему было это осуждение и непонимание самых близких, каким грузом ложилось на плечи и без того  несущие непосильную ношу. Сам Бородин писал об этом так:

«Некоторые из присяжных музыкантов не могут мне простить, что я, занимаясь лишь в часы досуга музыкой, создаю такие вещи, которые обращают на себя огромное внимание, они же, при всем старании не могут высидеть ничего путного. Ученые же коллеги косятся на мои занятия, видя в них поругание над ученой мантией. Вот если бы я «винтил» или занимался банковыми и биржевыми операциями – это было бы по-ученому». [5]

Ведь Бородин был не только ученым и композитором. Это лишь наиболее известные грани его деятельности. Он был педагогом – Учителем для сотен студентов Медико-хирургической академии, в которой он преподавал до последних дней. У него не было своих детей, но скольким он стал другом и отцом!

Трудно поверить, сколько сил и драгоценного времени – времени гениального ученого и гениального музыканта – он отдавал хлопотам о насущных материальных, бытовых нуждах своих студентов. Сколько было у него  воспитанников, воспитанниц, которых они с Екатериной Сергеевной усыновляли, брали на воспитание и которые потом сохранили самое драгоценное – рукописи, письма, память о своем отце и учителе. Бородин никогда не бывал один – даже в ущерб своей работе. Их   казенная квартира  в Медико-хирургической академии всегда была полна теми, кто нуждался в помощи.

Но для Бородина это было так же естественно, как жить и дышать – помогать тем, кому можно помочь. Можно сокрушаться, как растрачивал Бородин в постоянных хлопотах и заботах  свое время. А можно преклониться перед всепобеждающим стремлением помогать, приносить пользу везде, где это возможно. 

И неудивительно, что именно Бородин оказался у истоков  еще одного важнейшего дела того времени – он был одним из основателей женского образования  не только в России, но и в мире.

Трудно представить себе, что полтора века назад в России женщина не могла устроиться ни на какую работу, кроме прислуги, кухарки  и т.п. даже такая работа, как кассир, продавец была запретной. Вполне серьезно считали, что мозг женщины не приспособлен к восприятию научной информации, что женщина может лишь запоминать, но не анализировать и сопоставлять.

Но процесс пробуждения женщин нельзя было остановить. Чего только не предпринимали они, чтобы получать образование! Фиктивно выходили замуж, правдами и неправдами уезжали за границу, где в некоторых университетах в виде исключения  разрешалось обучаться  женщинам.

Получив образование, они возвращались в Россию, где не могли найти себе применения, попадая даже под надзор полиции.

Другие тайком пробирались на лекции в университеты, в лаборатории, чтобы учиться там.

И первыми учеными, обучавшими женщин, были Грубер, Сеченов, Боткин и  Бородин.

И вот, наконец, после многолетней бюрократической волокиты и противодействия был открыт «Женский курс при Императорской Медико-хирургической академии для образования ученых акушерок» - так скромно называлось первое в мире высшее учебное заведение, куда женщина могла поступить не за особые заслуги  или благодаря стечению обстоятельств, а просто, если хотела получить образование.

Это учебное заведение просуществовало менее 15 лет, но начало было положено, и остановить его было невозможно. И то, что сейчас кажется нам столь естественным, стало возможным благодаря Бородину – именно на него пришлась львиная доля хлопот по организации курсов, именно его энергией их удавалось сохранить так долго. Сотни женщин-врачей – вот результат этой деятельности. А еще окончательный поворот в общественном сознании.

На этих курсах Бородин не только читал лекции, часто бесплатно и вел лабораторные занятия. Он, музыкант, организовал из курсисток хор и на занятиях часто обращался к ним не по именам, а по голосам – сопрано, альт. Он организовывал благотворительные акции для материальной поддержки и самих курсов и нуждающихся курсисток.

Сам Бородин писал об этом так:

«Дела женских курсов, которые хотя и много отнимают у меня времени, но зато дают нравственное удовлетворение, совершенно отвечающее ожиданиям» (письмо Л.И. Кармалиной, 1875 г.). [6]

Вклад Бородина в науку  - тема отдельного разговора. Известно, что одна из реакций, открытых Бородиным еще в начале научной деятельности, изучается в школьном курсе химии. Он был автором более 30 научных работ. К тому же ряд научных открытий, носящих имена тех или иных ученых, часто немецких, могли носить его имя.  Занимаясь какой-либо проблемой, Бородин, узнав из научных публикаций, что исследования в этой области и в правильном направлении ведут другие ученые, оставлял работу, понимая, что при его занятости и крайне слабой материальной базе российской науки у него не будет возможности первым закончить исследования. («Россия страна передовой химии и отсталой химической промышленности»).

К тому же истинная ценность фундаментального научного открытия видна не сразу.

Более 50 лет назад Институт истории естествознания  АН СССР издал книгу Н.А. Фигурновского и Ю.И. Соловьева, в которой обобщен вклад Бородина в науку. В частности в основе производства многих видов  пластмасс лежит реакция конденсации, открытая Бородиным. При жизни Бородина его статьи сразу же перепечатывались всеми крупными зарубежными изданиями, за его исследованиями пристально следили ученые всей Европы. 

 Но и это еще не все!

Предоставим слово проф. А.П. Дианину, ученику и приемному сыну Бородина:

«Когда вспоминаешь, до какой степени А.П. был завален всякого рода делами, не имеющими отношения  ни к профессуре, ни к музыке, делается до слез обидно, что так безжалостно, бесцеремонно расхищалось его драгоценное время». [7]

Проверка счетов, уборка, бесчисленные бумаги, канцелярская работа, которую мог выполнить любой конторщик, вечное отсутствие средств на самое необходимое оборудование и реактивы. Для опытов ему однажды пришлось переплавить часть домашнего столового серебра.

А сколько времени отнимала обширная переписка! С коллегами – учеными из разных стран, с друзьями – музыкантами, жившими здесь же в Питере, но из-за занятости Бородина не видевших его неделями и месяцами, с женой, которая не могла долго выдерживать петербургский климат и подолгу жила у родственников в Москве. Благодаря этой переписке мы знаем о Бородине очень много. Его письма, заботливо собранные учениками и друзьями, были изданы после его ухода. Они открывают нам еще одну грань дарования Бородина – писательскую. Мало кому известно, что он был прекрасным писателем и поэтом. Многие его вокальные произведения  написаны на собственные стихи. Его статьи, воспоминания о Ф.Листе – уникальный человеческий документ и талантливейшие эссе.

Был он и замечательным собеседником. Его знакомый, М.М. Курбанов вспоминал:

«Во время вечерних бесед Бородин, несмотря на усталость  от лекций и разных комиссий, был незаменимый и очаровательный собеседник, очень интересно высказывающий обычно массу оригинальных и остроумных мыслей и непрерывно смешивший своих собеседников. Другой на его месте, при жизни, лишенной комфорта и ухода, при массе занятий и забот, не только не мог бы шутить и каламбурить, но просто, вероятно, никуда бы не годился, будучи совершенно за день истомленным. И А.П. я часто видел непомерно уставшим, но, несмотря на это, ввиду своего удивительного характера и воспитанности,  он умел эту усталость скрывать перед другими, что обходилось ему, должно быть недешево…»[8] 

Но когда же он писал музыку?

Во время кратких отпусков, на каникулах, по ночам.

Его друзья-музыканты не могли смириться с этим. Ведь каждое произведение Бородина, даже небольшое по объему, становилось событием музыкальной жизни России, и не только России.

Написал он очень немного: несколько фортепьянных миниатюр, несколько романсов, камерные произведения, две симфонии, оперу «Князь Игорь».

Его романсы–баллады «Спящая княжна» и «Пловец», написанные на собственные стихи были восприняты как произведения высокой гражданственности. Его симфонии – Первая, которую он писал четыре года и Вторая, знаменитая Богатырская, названная так с легкой руки Стасова, несли незабываемую печать новизны музыкального языка и музыкальных образов.

Почему-то из всех русских композиторов того времени, а это не только «кучкисты», но и Чайковский, Серов, и др., наибольшей популярностью за границей пользовался именно Бородин. Именно он открыл победное шествие русской культуры по миру, продолженное в 20 веке антрепризой Дягилева. 

Не случайно ему были сказаны Ференцем  Листом пророческие слова:

«Нам нужно вас, русских. Вы мне нужны, я без вас не могу – без вас, русских. У вас живая жизненная струя, у вас будущность, а здесь кругом большей частью мертвечина». [9]

Листу, который, несмотря на разницу в возрасте 22 года стал его другом, он посвятил симфоническую увертюру «В Средней Азии» - своего рода предтечу половецкой темы в «Князе Игоре».

Но в то же время состояние предельного напряжения всех сил, в котором жил Бородин, рождало столь же предельно четкие емкие Образы в его творчестве. Он просто не мог себе позволить тратить время на что-либо малозначительное, «проходное». 

Особенно ярко это проявилось в последние месяцы жизни. Именно тогда напряжение вокруг Бородина достигло предела.

При смерти далеко в Москве находилась любимая жена. Бородин буквально разрывался между Москвой и Петербургом, где требовали его сил и внимания научные, общественные, педагогические дела.  Не выдерживало подорванное непосильной ношей сердце.

Проф. Дианин, видя внешние признаки ухудшения здоровья, обследовал состояние сердечной деятельности и ужаснулся – Бородин мог умереть в любой момент. Он не нашел сил сказать это любимому Учителю, но вскоре понял, что Бородин все знает. Именно в этот период – чуть больше полугода -  творческое горение достигло предельного накала. То, что занимало раньше месяцы, делалось теперь за недели, за дни. Именно тогда из последних сил торопился Бородин завершить «Князя Игоря» - первую русскую героико-эпическую оперу.

  Древняя Русь оставила нам богатое литературное наследие. Только дошедшие до нас произведения составляют несколько десятков томов. Пришедшие вместе с христианством из Византии устоявшиеся литературные жанры, трансформировались в уникальный жанровый синтез. 

И среди этого богатейшего наследия особое место занимает «Слово о полку Игореве», положенное в основу оперы  А.П. Бородина.

Это произведение, известное нам со школьной скамьи, казалось бы всесторонне изученное, исследованное. Только Энциклопедия «Слова...» составляет 5  томов – притом, что само произведение помещается на 30 страницах. Но в исследованиях этого уникального памятника древнерусской литературы до сих пор больше гипотез и споров, чем устоявшихся мнений и фактов.

До сих пор оно остается таинственным и загадочным. Недаром среди литературоведов бытует шутка, что не стоит начинать заниматься  «Словом...», потому что если начнешь, то уже больше ничем заниматься не будешь.

«Слово...» в разное время исследовали не только филологи, но физики, биологи, географы, этнографы, астрономы, приходя к удивительным выводам. 

По образному выражению одного исследователя – в прекрасной многоцветной мозаике древнерусской литературы «Слово» - огромный бриллиант. Неразрывно связанное со всеми традициями литературы того времени, оно все-таки не сливается с ней, выпадает, тревожа своей непохожестью.

Это произведение дошло до нас в одном единственном экземпляре – явление редкое.

«Слово о полку Игореве» было обнаружено известным собирателем рукописей Мусиным-Пушкиным в конце 18 в.. Он приобрел его в Спасо-Ярославском монастыре у архимандрита Иаиля. Оно было в сборнике неизвестных произведений разных жанров, восходивших к 12 веку. Большинство из этих произведений также были неизвестны.

Чутье собирателя сразу выделило «Слово...» из других произведений. Для Екатерины II Мусин Пушкин собственноручно  изготовил список с дословным переводом на русский язык. Второй список был сделан для первого издания «Слова...» в 1800 году. Судьба рукописи оказалась трагична. Она вместе с  огромной коллекцией погибла в пожаре 1812 г. 

Рукопись была написана, как и другие рукописи того времени без деления на строки и даже на слова – слова отделялись друг от друга не просветами, а «ятями». Потребовалось почти два века исследований, чтобы с большой долей достоверности определить звучание, ударения произведения и доказать таким образом его поэтическую природу.

Есть предположение, что страницы рукописи были перепутаны, а некоторые фрагменты утрачены. Но и в этом виде «Слово...» потрясает нас, подобно древнегреческим статуям, искалеченным временем и человеческим невежеством, но все равно прекрасным. 

Автор произведения неизвестен. В этом нет ничего особенного. Анонимность тогда была обычным явлением.

Автор был гением – в этом сходятся все исследователи.

Каждое слово, каждый образ этого произведения проникнут такой силой и мощью, какую мы встречаем лишь в самых вдохновенных,  особой духовностью проникнутых произведениях. 

И написано «Слово о полку Игореве» было в особый период Русской истории. Киевская Русь не была государством в современном смысле этого слова. Киевский князь был среди других князей лишь «первым среди равных». И власть его основывалась на авторитете и личных качествах – качествах вождя. Есть эти качества  - и князья объединяются вокруг Ярослава Мудрого или Владимира Мономаха. Нет их – и  киевскому столу подчиняются, лишь когда это выгодно.

А рядом с Русью жила по еще непознанным нами законам  Великая Степь.

 Русичи то воевали со степняками, то мирились, заключали браки со степными красавицами (недаром половцы в «Слове» были названы «сватами») , тем более, что многие в Степи исповедывали несторианство – ветвь христианства, сумевшую органично вписаться в кочевой уклад жизни.

Сильны были русичи – утихала Степь. Слабела, дробилась Русь - и волны набегов терзали пограничные земли.

Бывали славные страницы в борьбе со Степью. Владимир Мономах объединенным войском разгромил братьев Шарухановичей – Сырчана и Отрака (отца хана Кончака) и вынудил их откочевать за Итиль и Кавказ. Но умер Владимир, и вернулись в родные степи братья Шарухановичи. Первым пришел Сырчан из-за Итиля (Волги) и стал звать в родные степи своего брата. Но Отраку уже понравилось спокойное оседлое житье в безопасных землях за Кавказским хребтом.

Не раз засылал Сырчан послов к брату, не торопился Отрак. Наконец, отчаявшись, послал Сырчан к брату певца-акына с наказом спеть ему о красоте родной степи, а если и это не поможет, то дать ему понюхать ямшан-траву – степную полынь.

Долго пел акын – глух оставался Отрак. Тогда поднес к лицу хана посол пучок ямшан-травы. Отрак вдохнул этот аромат, заплакал - и велел своему народу собираться в путь. И снова волны набегов стали биться о приграничные земли. [10]  

С трудом собрал против половцев войско тогдашний киевский князь Святослав. Собрались не все – кто-то не успел, кто-то не захотел успеть. Но и это войско нанесло степнякам чувствительное поражение. Среди не успевших был и князь Новгород-Северский Игорь.       Автор «Слова...» с первых строк повествования подчеркивает, что не собирается прославлять подобно Бояну, чьи-либо деяния. Он не скрывает от читателя, что целью похода Игоря было не только и не столько усмирение половцев, сколько желание показать свою силу, доблесть, взять богатую добычу и установить контроль над крепостью Тмуторокань.

 Крепость эта на берегу Черного моря (приблизительно на месте современной Тамани) была стратегически выгодным местом. Владевший ею контролировал богатейшую морскую и прибрежную торговлю, и не одну сотню лет русские князья то захватывали, то вновь теряли этот город. Такова, в общих чертах, была историческая обстановка к 1185 г., началу Игорева похода. 

Несколько слов о самом Игоре.

Игорь, князь Новгород-Северский был потомком третьего сына Ярослава Мудрого и внуком Олега Святославича, вечного соперника Владимира Мономаха.

Автор «Слова...» не раз упоминает и это родство и самого Олега, называя его Гориславичем (таково было его прозвище, вероятно за то горе, что он принес Руси). Для автора важно подчеркнуть, что раздор и междуусобицы – бич Русской земли. 

К моменту похода Игорю около 40 лет. От первого брака у него было несколько детей, в летописях и «Слове» упоминаются 2 сына - Владимир (15 лет) и Олег (около 10). Имя и происхождение его первой жены неизвестно. Вторым браком он был женат на дочери Ярослава Галицкого, имевшего интересное прозвище Осмомысл. Видимо это был брак по любви, т.к. князь Галицкий был богатым и сильным и не имел необходимости родниться с Игорем. Имя второй жены мы тоже не знаем, некоторые исследователи считают, что перед смертью она, по обычаю того времени приняла постриг под именем Ефросинии. В памяти людей она осталась просто – Ярославной.

Среди половецких ханов упоминаются Гзак и Кончак, который был сыном Отрака. Некоторые исследователи определенно утверждают,  что эта ветвь половцев была несторианской, что были крещены дети Кончака  -  Агафья /та самая Кончаковна/ и сын Юрий.

И, несмотря на то, что произведение это исследовано очень подробно, загадок в нем остается больше, чем твердо установленных фактов. 

Почему это гениальное произведение дошло до нас в единственном экземпляре, хотя и было известно в 14-15 вв. (На тематику и строение «Слова» опирается автор «Задонщины», произведения о Куликовской битве, как бы перекидывая мостик от великого поражения к великой победе.)

Можно возразить, что в толще веков очень много затонувших Атлантид.

Но это лишь первые вопросы.

Неизвестно место роковой битвы, некоторые исследователи выводят топоним река Каяла от глагола «Каяться». В Ипатьевской летописи упоминаются покаянные слова Игоря, сказанные им при пленении, в которых поражение свое он воспринимает как наказание за прежние междуусобицы и кровь невинных людей. Еще одна грань образа Игоря!

Бросается в глаза, что все «Слово...» проникнуто языческой символикой. Постоянно упоминаются  языческие боги – Сварог, Даждьбог, Хорс, Велес, а также некие Див и Троян. По поводу последнего, упоминаемого несколько раз в различных сочетаниях ("Трояновы века",  "Троянова тропа") споры не утихают до сих пор. То ли это император Траян, неизвестно почему так запомнившийся автору,  то ли неизвестное троичное славянское божество, то ли племенной союз.

А вот христианская символика, спустя 2 века крещения Руси, сводится к упоминанию  собора Святой Софии и   Богородицы Пирогощей [11]. Также в двух последних фразах звучат слова «христиане» и «аминь». Но при этом автор неизменно называет половцев – «погаными», т.е. язычниками. 

Исследователь – зоолог, изучая животный мир «Слова...», (а в нем есть многочисленные, хотя и лаконичные  картины природы), выяснил удивительный факт. Животные, упоминаемые в произведении: волки, лисы, соколы и т.д. – это тотемы, сокровенные названия половецких родов, выступивших против Игоря.  Это еще один смысловой уровень  произведения. А сколько их не открыто? 

И Кто был автор, обладавший такими знаниями?

Но возможно самая большая загадка – образ Ярославны. В сокровищницу культуры человечества она вошла как символ – женской красоты и нежности, женского героизма и верности. Именно Ярославна самый известный образ «Слова». Как и другие герои  произведения, она очерчена скупо и лаконично – всего 4 строфы, около 40 строк. Но сколь велика творческая мощь этого образа!

Как к ровне, как к братьям обращается она к ветру, к Днепру, самому солнцу. Мощью пантеизма проникнуты эти строки.

Всего сорок строк понадобилось автору для создания  одного из самых глубоких и ярких женских  образов в мировой литературе. Вдумаемся: если Игорь все-таки принадлежит русской истории, то Ярославна – вне времени и пространства. Вряд ли найдется другая женщина в Русской истории, к которой столь же часто обращались поэты, имя которой стало бы нарицательным. [12]

 Вслушаемся в строки П. Антокольского, написанные в 1944году: 

И моя Ярославна, моя красота

Пусть участвует в нашем бою.

Ибо песня о ней высоко поднята.

 Я о верности женской пою…[13] 

Древнерусская литература не создала ни одного образа, подобного Ярославне.  В древнерусской литературе вообще нет лирических женских образов  - они были в фольклоре. В некоторых произведениях – хронографах, летописях, житиях, упоминаются женщины, например княгиня Ольга, даются краткие характеристики. Но это другой жанр. Более того, первые женские образы, сопоставимые с Ярославной не по глубине, конечно, но по жанру – лирические героини - появляются уже в русской литературе лишь в конце 18 века. Автор "Слова о полку Игореве" опередил литературу на 6 веков! 

И все же главная идея  «Слова» - единение.  Автор всей силой своего гения призывает русских князей к  взаимной помощи, к братской поддержке. 

Меньше 30 лет оставалось до битвы при Калке, с которой началось татаро-монгольское иго.

А ведь поражение в битве потерпели князья русские именно потому, что не успели или не сумели научиться действовать согласованно, научиться единству.  И потребовалось долгих 200 лет ига, чтобы научить русских почитать верховную власть и подчиняться ей. 

Вот какое необычное произведение легло в основу оперы Бородина. 

Работа над оперой заняла долгие 18 лет и не только из-за его занятости. Во всем, что делал Бородин была особенная основательность, характерное для настоящего ученого внимание к деталям, подробностям.

Особую роль в этой работе играл Стасов. Именно он предложил Бородину этот сюжет для создания героико-эпической оперы. Он подобрал в библиотеках материалы, сделал первые выписки. Но вскоре работа над оперой приостановилась. Прошло несколько лет, прежде чем композитор вновь вернулся к этому замыслу, видимо, особая притягательность «Слова» подействовала и на Бородина. Серьезно и обстоятельно изучал он источники, работал над Ипатьевской летописью, изучил «Задонщину», в один из отпусков съездил в курскую губернию посмотреть Новгород-Северский  и Путивль, побывал в Поволжских степях. Для создания музыкальных образов половцев изучал эпос и лирику тюркских народов, через друзей получил   мелодии, записанные у потомков половцев, живущих в Венгрии.

Ведь Бородин писал не только музыку. Как и его современник Рихард Вагнер, он создал еще и либретто оперы – не только сюжет, но и текст. Это либретто обладает особой художественной ценностью. Среди десятков переводов и поэтических переложений «Слова» - оно еще ждет своего исследователя. Бородину удалось не впасть в фольклорность, сохранить особый эпический склад текстов.

В ходе работы над источниками возникали изменения в либретто.  Появился в опере князь Владимир Галицкий. Он упоминался не в «Слове», а в летописях и был, похоже, именно таким, каким его создал Бородин – беспутным, безнравственным, циничным и был сослан отцом князем Ярославом к сестре в Новгород-Северский, с глаз долой. Для Бородина этот образ – квинтэссенция всего отрицательного, что существовало в русских князьях.

Претерпела изменения в опере и сцена затмения. Согласно летописям, она застигла войско уже в походе, на переправе через реку Сурож  1 мая 1885 г. Бородин переносит ее к моменту выступления из Путивля. И не только ради драматического единства. Само отношение Игоря к затмению характеризует его. 

Автор «Слова» объясняет мотивы Игоря так: 

«Ум князя уступил желанию,

 и охота отведать Дон великий

заслонила ему предзнаменование». [14]

(Автор понимал значение затмения!) 

В источниках упоминаются другие слова князя:

«Не известно, нам ли к худу или врагам нашим».

В опере эти слова звучат так:

«Нам Божье знаменье от Бога, к добру иль нет – узнаем мы.

Судьбы своей никто не обойдет, чего бояться нам?

Идем за правое мы дело, за веру, Родину, за Русь!

Ужели нам без боя воротиться и путь открыть врагу? [15] 

Из этих слов видно, какую трансформацию претерпел в опере образ Игоря. Здесь он герой – с  самого начала вдохновляемый идеалами патриотизма. Таков он на протяжении всей оперы. Он кается лишь в том, что потерпел поражение и причинил тем самым страдания своей земле. 

Зато образ Ярославны в опере  обогатился новыми гранями. В «Слове» ей посвящен лишь небольшой эпизод, в опере она – главное действующее лицо, наряду с Игорем. Почти с начала Пролога, все первое действие, которое состоит из двух картин и четвертое, которое начинается с плача, она  драматургический центр. Вокруг нее происходят события и она как катализатор, выявляет истинные лики окружающих – и героев, и подлецов.

Так же в опере появляются образы Владимира Игоревича и Кончаковны. В «Слове» они лишь упоминаются. В опере это самостоятельная и очень важная сюжетная линия. 

 Еще одно действующее лицо оперы – русский народ. Воины, бояре, девушки, даже гудошники Скула и Ерошка – грани этого образа. По силе выразительности хоровые эпизоды  оперы стоят вровень с лучшими страницами опер Мусоргского и Римского-Корсакова. 

И конечно же образы  степного Востока. Впервые на оперной сцене не условный ориентализм, не мусульманский, арабский изысканный стиль – а кочевье, Великая Степь, Срединная Азия.  Не пряная экзотика, но то, что спустя десятилетия прозвучит у Блока – «Да, скифы мы, да, азиаты мы!».

Этот Восток предстает перед нами во всей своей сложности. Хан Кончак, искренне симпатизирующий своему пленнику в опере, он, узнав, что Игорь, нарушив слово, бежал, бросает фразу «Я и сам бы так сделал!». Его дочь, Кончаковна, умеющая любить столь сильно и страстно, что не останавливается ни перед чем ради своей любви.

В опере она хитростью удерживает Владимира в ставке хана. А в летописи спустя год бежит на Русь с Владимиром и новорожденным сыном на конях через степь. Это и крещеный половец Овлур, убеждающий князя нарушить слово на том основании, что он «креста не целовал». Бородин не идеализирует половцев. Половецкие девушки кормят русских пленных  и в то же время половцы в третьем действии славят хана Гзака, принесшего из набега на Путивль богатую добычу и пролившего много крови – это тоже грань образа. Восточный, арабский колорит некоторых половецких эпизодов – не дань стилизации. Это отражение  реально существовавших тогда связей половцев с культурой Закавказья.

Вспомним, что сам Бородин был прямым потомком ордынского князя, что восточные черты его внешности отмечали все описания. 

Судьба оперы оказалась драматична. Бородин не успел ее завершить. В более или менее готовом виде остались лишь пролог, первое и второе  действие. Третье и четвертое действия были записаны лишь частично, хотя и были сочинены. Смерть[16] оборвала работу над оперой в самом разгаре. То, что мы имеем сейчас возможность наслаждаться этим произведением – заслуга друзей Бородина. Его ученики и друзья -  музыканты после его скоропостижного ухода из жизни по листочку разбирали архив, отделяя музыкальные записи от научных статей. Того, что успел записать Бородин, было мало для  завершения этого грандиозного полотна. На помощь пришли Римский-Корсаков и Глазунов. Ведь опера существовала, Бородин играл ее своим друзьям. И вот Глазунов, обладавший феноменальной музыкальной памятью, восстанавливает недостающие эпизоды, а Римский-Корсаков их оркеструет, сохраняя стиль Бородина.

Трижды в своей жизни Римский-Корсаков завершал произведения своих друзей – «Каменный гость» Даргомыжского, «Псковитянку» Мусоргского и вот теперь «Князя Игоря».  Представим себе, как трудно великому музыканту отказываться на месяцы, годы даже от своего творчества, чтобы создать не подражание, не стилизацию, но музыку, неотличимую от авторской. 

Труд Глазунова и Римского-Корсакова продолжался почти три года. И вот, наконец, в 1890 году – первая постановка оперы в Мариинском театре. Первый триумф в череде других триумфов. 

Триумф произведения, прославившего русскую оперу и поднявшего ее на новую высоту.

Триумф гениального автора, преодолевшего все трудности и испытания в своем творчестве.

Триумф творческого братства великих русских музыкантов.

Садовская И.

Культурный центр им. Н.К. Рериха, Алматы, Казахстан

Рериховские чтения, 2003 г.

Литература:

1.      М. Ильин, Е. Сегал «Александр Порфирьевич Бородин». М. 1989 г.

2.      «Слово о полку Игореве». М. «Художественная литература» 1985 г.

3.      А.П. Бородин «Князь Игорь» опера в 4 действиях с прологом. Изд. «Музыка» 1967 г.

4.      «100 опер» изд. «Музыка», Ленинград 1968 г.

5. История русской литературы Х-ХVII вв. Под редакцией Д.С. Лихачева, гл.2  http://www.infoliolib.info/philol/lihachev/2_1.html#_ww12

6. Энциклопедия "Слова о полку Игореве": В 5 томах  СПб. 1995. http://feb-web.ru/feb/slovenc/es/es4/es4-1051.htm

 Примечания

[1] М. Ильин, Е. Сегал «Александр Порфирьевич Бородин». С. 7